«Профессор накрылся!» и прочие фантастические неприятности - Генри Каттнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Повторить, – ответил Фостер, наблюдая за выносом носилок.
Джук-бокс щелкнул, и заиграла новая пластинка. Вероятно, забарахлил усилитель, потому что динамики неожиданно взревели.
– Хло-о! – яростно звал джук-бокс. – Хло-о-о!!
Наполовину оглушенный, борясь с ощущением, что все это галлюцинация, Фостер на заплетающихся ногах подошел к автомату и потряс его. Рев прекратился.
– Хло!.. – пропел джук-бокс грустно и нежно.
У входа в бар возникла какая-то суета, но Фостер ни на что не обращал внимания. Его осенила идея. Он прижался лбом к стеклу панели и на останавливающемся диске сумел прочитать название: «Весной в горах».
Пластинка встала на ребро и скользнула назад. Другой черный диск опустился под иглу. «Турецкие ночи».
Но вместо этого джук-бокс с большим чувством исполнил «Мы будем любить друг друга вечно».
Фостер совершенно уже забыл неряшливого толстяка, как вдруг услышал сзади раздраженный голос:
– Ты лжец! Сейчас март!
– А-а, иди к черту, – отмахнулся глубоко потрясенный Фостер.
– Я сказал, ты лжец! – настаивал толстяк, неприятно дыша в лицо Фостера. – Либо ты согласишься, что сейчас март, либо… либо…
С Фостера было достаточно. Он оттолкнул толстяка и двинулся к выходу, когда в воздухе разлилась нежная мелодия «Скажи же „да“ скорей!».
– Март! – визгливо твердил толстяк. – Разве не март?!
– Да, – торопливо согласился Фостер. – Март.
И всю ночь он следовал совету песни. Он слушал толстяка. Он поехал в гости к толстяку. Он соглашался с толстяком. А утром с изумлением узнал, что толстяк взял его на работу – в качестве композитора-песенника для Высшей Студии, – потому что Фостер ответил «да» на вопрос, может ли он писать песни.
– Хорошо, – удовлетворенно произнес толстяк. – Теперь мне, пожалуй, пора домой. А, так ведь я дома? Значит, мне пора на студию. Завтра мы начинаем апрельский супермюзикл – а ведь сейчас апрель?
– Конечно.
– Давай соснем. Нет, не сюда, здесь бассейн… Я покажу тебе свободную спальню. Ты ведь хочешь спать?
– Да, – солгал Фостер.
Тем не менее он заснул, а на следующее утро отправился с толстяком на студию и поставил свою подпись под контрактом. Никто не интересовался его квалификацией – его привел сам Талиоферро, и этого было достаточно. Джерри предоставили кабинет с роялем и секретаршей, и там он просидел остаток дня, недоумевая, как все случилось.
Фостер получил задание – лирическая песня для новой картины. Дуэт.
В младенческом возрасте Фостер играл на пианино, но тайны контрапункта и тональностей прошли мимо него.
Вечером он заглянул в тот бар. Где-то в глубине души Джерри надеялся, что джук-бокс поможет ему. Однако музыкальная машина надоедливо играла одну и ту же песню. Странно, что никто этого не слышал. Фостер открыл сей факт совершенно случайно. Для ушей Остина джук-бокс крутил обычные шлягеры.
Джерри стал внимательно прислушиваться. Звучал завораживающий дуэт, нежный и печальный.
– Кто написал эту песню?
– Разве не Хоги Кармайкл? – отозвался Остин.
Джук-бокс внезапно заиграл «Я сделал это», а затем вновь переключился на дуэт.
В углу Фостер заметил пианино. Он подошел к нему, достал записную книжку и первым делом записал слова. Остальное оказалось не по силам, приходилось надеяться лишь на слух и память. Фостер осмотрел музыкальную машину (разбитую крышку заменили), ласково погладил ее бок и в глубоком раздумье удалился.
Его секретаршу звали Лойс Кеннеди. Она появилась на следующий день в кабинете Фостера, когда тот сидел у рояля и безнадежно тыкал в клавиши пальцем.
– Позвольте, я помогу вам, мистер Фостер, – спокойно сказала девушка.
– Я… нет, спасибо, – выдавил Фостер.
– Плохо знаете музыкальную грамоту? – Лойс ободряюще улыбнулась. – Таких композиторов много. Играют на слух, а в нотах не разбираются.
– В самом деле? – с надеждой пробормотал Фостер.
– Давайте так: вы играйте, а я запишу.
После нескольких тщетных попыток Фостер вздохнул и взял листок со словами – его хоть прочесть можно было.
– Ну пропойте ее, – предложила Лойс.
У Фостера был неплохой слух, и он без труда спел, а Лойс легко подобрала и записала музыку.
– Изумительно! Оригинальная и свежая мелодия. Мистер Фостер, я восхищена вами! Надо немедленно показать ее боссу.
Талиоферро песня понравилась. Он сделал несколько бессмысленных поправок, которые Фостер с помощью Лойс внес в текст, и созвал целый симпозиум песенников для прослушивания шедевра.
– Я хочу, чтобы вы поняли, что такое хорошо, – изрек Талиоферро. – Это моя новая находка. Мне кажется, нам нужна свежая кровь, – мрачно закончил он, обводя притихших песенников зловещим взглядом.
Фостер сидел как на иголках, ожидая, что вот-вот кто-нибудь из присутствующих вскочит и закричит: «Эта ваша находка украла мелодию у Гершвина!..»
Или у Берлина, или Портера, или Хаммерстайна…
Разоблачения не последовало. Песня оказалась новой и принесла Фостеру славу композитора и поэта.
Так начался успех.
Каждый вечер он в одиночку посещал некий бар, и джук-бокс помогал ему с песнями. Джук-бокс словно понимал, что именно требуется, и нежил Фостера западающими в сердце мелодиями, складывающимися в песни с помощью Лойс.
Кстати, Фостер начал замечать, что она поразительно красивая девушка. Лойс не казалась неприступной, но пока Фостер избегал решительных действий. Он не был уверен в долговечности своего триумфа.
Хотя расцветал Фостер как роза. Банковский счет круглел с не меньшей скоростью, чем он сам, а пил Фостер теперь гораздо реже, хотя бар посещал ежедневно.
Однажды он спросил у Остина:
– Этот джук-бокс… Откуда он взялся?
– Не знаю, – ответил Остин. – Он уже стоял, когда я начал здесь работать.
– А кто меняет пластинки?
– Ну… компания, надо полагать.
– Вы видели их когда-нибудь?
Остин задумался.
– Наверное, они приходят в смену напарника. Пластинки новые каждый день. Отличное обслуживание.
Фостер решил расспросить и другого бармена, но не расспросил. Потому что поцеловал Лойс Кеннеди.
Это был пороховой заряд. Они колесили по Сансет-Стрип, обсуждая проблемы жизни и музыки.
– Я иду, – туманно выразился Фостер, отворачивая от столба светофора. – Мы идем вместе.
– Ах, милый! – промурлыкала Лойс.
Фостер и не чувствовал, что последние дни находился в страшном напряжении. Сейчас оно исчезло. Как замечательно обнимать Лойс, целовать ее, наслаждаться легким щекотанием ее волос… Все виделось в розовом свете.
Внезапно в розовой мгле проявилось лицо Остина.
– Как всегда? – поинтересовался бармен.
Фостер моргнул:
– Остин… Давно мы здесь?
– Около часа, мистер Фостер.
– Дорогой! – ластилась Лойс, нежно и плотно прижимаясь к плечу.
Фостер попытался подумать. Это было трудно.
– Лойс, – произнес он наконец, – не надо ли мне написать песню?
– Зачем спешить?
– Нет. Раз я здесь, то добуду песню, – непререкаемо изрек Фостер и поднялся.
– Поцелуй меня, – проворковала Лойс.
Фостер повиновался, затем засек координаты джук-бокса и двинулся к
